АЛЕКСАНДР ЛЕОНТЬЕВ
ДОМЛИТ АВТОР
АВТОРСКАЯ СТРАНИЦА
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
ПЕСКИ
Под балконом, в корзинах сиреней —
Ни зеленых клубков, ни лиловых.
Зренье новой весною смиренней,
Не резвится в силках-птицеловах.
Только сердце — прикажешь ему ли —
Помнит прежние весны напрасней.
Разве всех в этот раз обманули?
Даже юность?.. Расстаться пора с ней.
Не обвыкнуть — и ждать нету мочи.
Ничего, заштрихуют раскраску
Разноцветными грозами к маю.
Что ж пытать-то так, белые ночи?
Очи черные — прорези в маску…
Как надеть ее — не понимаю.
БРАТИНА
За здравие твое.
Ломоносов
1
Довожу, выпивая,
Злую душу до слез:
Невозможно живая —
До припухлых желез.
Опыт страшен и старящ.
Водку пью, что Аи,
Боратынский, товарищ,
Помня строчки твои.
За здоровье не многих.
Но, ревниво любя,
Все равно не сберег их.
Каждый пьет про себя.
2
Перстенек отдаваем.
Кто сказал — никому?
Раз Ник. Т–о узнаваем,
Значит Анненскому.
Догадались заране?
Что ж, листайте смелей
Либеллулу, зыряне,
Что томов тяжелей.
Аониды над нами.
Выше лет и обид.
Пью за Лазарей в яме:
Каждый, помнишь, забыт.
3
За военные звезды.
Леденеет латынь.
За стихи, что серьезны.
Вроде Блока. Аминь.
На шестнадцатой стопке
Трехсотлетних бумаг
Медлит жизнь при растопке…
Стоп! — сказал Пастернак.
В мировые Мережи
Так и лезет малек.
Отделить бы построже
Молоко от молок.
4
Потому и содвинем
Мы бокалы, друзья,
Что лишь в будущем сгинем,
Ибо в прошлом — нельзя.
Даже если в печати
И не будет стихов.
Вот и spiritus, кстати.
Поддержи, кто готов.
Словно свет на Фаворе —
Эта радость навзрыд.
И в порожней амфоре
Ваше пламя горит.
SPOSALIZIODEL MARE
Обрученный мостами канал,
Полукружия скоб-истуканов.
Все искал, даже если б узнал,
Чем продолжится сущее, канув.
Торжество отражения, вот! —
Над могильной плитою базальта
Добытийной нейтральности вод,
Где гнильца под жемчужным Риальто.
И проблема, глядишь, решена.
Дожи знали. Одной из догадок
С догарессой своей поделись.
Ведь дуга под тобой — та же высь.
Дух таков: ни обиден, ни сладок.
Он для мужа и вправду — Жена.
ШИ-ЦЗЫ, ИЛИ КИТАЙСКАЯ ГРАМОТА
Китайский садик на Литейном,
Где мы, уроды всех мастей,
Как в заведении питейном,
Демократичны для гостей.
Тут прикурить не раз давали…
Но шар из пасти странных львов
Вы, детки, вырвете едва ли —
То их язык, и он вам нов.
Пусть каменеет за клыками,
Обкатан мастера сверлом
И канувшими в ночь веками…
Тогда идите напролом:
Нет старших-младших, дальних-ближних,
Все прах и суета сует!
Любуйтесь после на булыжник.
На окончательный ответ.
* * *
Не лавр — наверное, лопух.
И не растет, и сор повсюду.
Меня не будет — прах и пух.
Страшнее то, что я не буду.
Мне жаль пока, что не бывало
Грез радости и слез обид,
Что пережито даже Жало…
Перестрадает, отболит.
Пока, пока… Не принося
Ни стойкости, ни веры, мука
— назло себе же — в этом вся.
И Слова не было? — ни звука.
Но я… Да никому, поверьте,
Ни мне, ни вам, не нужно я.
Блеснет — на краешке от смерти.
Следя, как сходятся края.
* * *
Без (кто же знал-то?) зонтика дойдя
До бьющих снизу струй Водоканала,
Залюбовался пеленой дождя —
Она фонтан едва не доконала.
Одна стихия! Но стеклянных струн
Невольной арфы ей, равновеликой,
Не обороть, не завернуть в бурун —
Ни лаской, ни забористостью дикой.
Бывает помутненье: даль и близь
Смешаются в сознанье угнетенном.
Борьба, братанье? Бред, который дан?
И на мгновенье кажется — слились.
Не в каждой силе тяжба ли: за что нам…
А человечен (вечен дождь) — фонтан.
НИЖНЕ-ИСЕТСКОЕ
…на безымянном кладбище свердловском.
Б. Р.
Всем готическим строем сосновым
Прямо в небо направлен погост,
Приникая корнями к основам,
Но стремясь простереться до звезд.
Тлеет меньшее в большем, не правда ль...
Только где ж обнимавшую весь
Дальный мир, а не дольную падаль,
Нам психею сыскать? Разве здесь?
Оттого мы беспомощно робки —
Вне контекста, в щемящей тщете
Черепной глинобитной коробки,
Что не знает о всей полноте…
Содержание, взятое в скобки,
Как на той запотевшей плите.
Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2018
* * *
Проснешься: это поздно или рано?
Зимой окно задымлено навек,
И пухлый, словно рукопись романа,
Перелопачен, дышит снег.
Не выбелить никак судьбу живую,
Так, может, снова бухнуться в кровать:
Я умираю — эрго существую,
Чтоб вовсе не существовать.
Что, тягомотно? Подожди немножко —
И над виной, улыбкой и слезой
Захлопнется бордовая обложка
С продольной черной полосой.
* * *
Победа страха, сумрак роз
В прозрачной склянке, в чем вопрос,
О чем базар, сквозной вокзал,
А я тебе не всё сказал,
А ясень полуоблетел,
Оскал ветвей, бессилье тел.
Ты спишь, твой день рожденья был
Давно, а розы всё цветут,
Я имя, имя позабыл,
А ты жива, моя, ты тут,
Пододеяльник серо-бел,
А ясень полуоблетел.
Таким же бело-серым был,
В таких же складках, с головой
Укрыт, а он так мало жил,
А ясень сам полуживой,
Как в песне слово и мотив,
Победа страха, я все жив.
Оскал ветвей, базар-вокзал,
Сказал, что я не все сказал,
А ты, где ясень в листьях весь,
А ты жива, ты спишь, ты здесь,
А осень, всех нас вынося,
А в розах жизнь, да выйдет вся.
Небо, пригорок
Не объяснить, как дорог,
Смутно, почти до слез,
Сад городской, пригорок
С рощицею берез;
Шепот их, шелест, шашни
Рядом с торцом дворца,
Водонапорной башни
Золото багреца
На голубом закате
Жизни, майского дня…
Нету этого, кстати.
Не было и меня.
Сумрака ли сурового
Тень так исправно легла,
Что и музей Суворова
Не виден из-за угла…
Небо, пригорок, рощица —
Вот потому и ропщется.
* * *
Урок для живущих? Оставьте…
Но есть ли — помимо тоски —
В любимой, друзьях и ландшафте
Какой-нибудь смысл, вопреки
Злосчастному знанью о правде
Вещей, чьи глаза велики?
Кафешка под тентами, пятна
Теней на пивное стекло
Ложатся… Беседа приятна,
И так хорошо и светло…
Смерть — рядом, но — невероятна!
Кого это чувство спасло?
* * *
В стакане выпуклой воды
Скривился тополь, став растеньем,
Стена, окно, — не жди беды
Вот с эдаким преуменьшеньем.
Но я подумал вот о чем:
Когда вокруг ломают кости
И кто-то слезы льет ручьем, —
Конец кошмару — на погосте.
Господь беспомощен, а смерть,
Которую придумал дьявол,
Таким позволила сгореть,
Чтоб я решил, что Ты оставил.
Все это выглядит общо,
А в частностях — одно расстройство:
Того гляди, кого еще
Заставят проявить геройство.
Где жало, измышленный ад?
И без того мой ум расстроен…
Я выпил воду — и назад
Вернулся мир: огромен, строен.
Июльский ливень
Лиловых туч тмутаракань
В секунду доводя до блеска,
Гроза трещала, словно ткань,
Когда края разводишь резко,
И шла оконного стекла
Косая резка;
Расплющившись, вода стекла
И там, где горка и качели,
Всё пеленой заволокла,
И лужи бешено кипели,
А от земли, куда ни глянь,
Остались мели.
Артиллерийским был раскат:
Победным, вероятно, стал б он,
Когда бы хаки всех солдат
Вдруг оживил огромным залпом.
Лишь зелень этих тополей
Глотала залпом
— да лес, да решето полей —
Небес обрушенную влагу,
«Полей!», моля, «Еще полей!» —
За всю борьбу, за всю отвагу:
Мы здесь, мы живы, и назад
Уже ни шагу.
И кто-то зеркало ронял,
Поймавши блик, сперва несмело
Мелькнувший, с чердака в подвал,
Сквозь дом, квартал оно летело,
Где свет, вздымаясь, плавал: не
Оно ли — тело
Небытия? И, на волне
Переплетаясь, отраженья
На миг показывали мне
Всю красоту преображенья,
И вот раскалывался вал
В пылу движенья.
Парад воды, салют грозы,
трихкод погоды, проба света
Отвоевать у мглы пазы,
Углы, где ультрафиолета
Предел, и вензеля из луж —
Как ФИО лета,
Что не добру отнюдь и злу ж
Служило! — моему вниманью,
То ордена бросая в плюш,
То ослепляя окна зданью;
А промельк давешней слезы —
Лишь дань страданью.
Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2015
* * *
Уходишь к бардам и актерам…
И дальше что? — Одно кино,
Аттракцион, ни жить в котором,
Ни умирать нам не дано.
Восторжествует век верлибра!
И где? — в певучем языке…
Как если б уроженка Кипра
Осталась пеной на песке.
Во Фландрии
Цель всего — средний человек;
буржуа спокойный среди миллионов
точно таких же средних людей,
тоже покойных.
К. Н. Леонтьев
Обрюзгший буржуа
Глядит на кружева
В родной витрине их — пивном стекле канала,
На Брюгге в октябре. Рефлексией жива,
Вода — по яви вплавь — себя же догоняла.
Вот суета сует…
Шалишь, милее нет!
Мне, зеркальце, скажи, насколько донце скрыто?
Лишь солнце и дома ганзейские — в ответ…
И, неразбито, нас везет по ним корыто.
Кирпичный шоколад
Лежит — на всякий лад.
Но взбитых сливок тех, над карильонной кладкой,
Не поднести ко рту: чай, зелен виноград.
Так некую плиту не мыслишь плиткой сладкой.
Отвесная стена
Глухонема до дна.
Другая сторона: волна бежит к причалу.
С него мы и взошли на пироскафчик, на
Печальный катерок, занятный поначалу.
Отбрасывает борт
Узорчатый эскорт —
Легко ль искать мишень в прицел калейдоскопа?
Переверни глазок еще разок, Европа, —
Фламандский свой пейзаж и наш в нем натюрморт.
Ривьера: варианты
1. Tristegum
Высоко` в горах мы, под ор лягушек,
Пресноводный хор поливных кадушек,
Пировали скромно в лимонной роще:
Никаких цикад, всё гораздо проще.
Да и звезд не видно — огни Сан-Ремо,
Как горящая на скале трирема,
Раскаляли сумрак безбрежно-карий,
Полустертый даруя луны денарий.
Только пара лайнеров слала с Понта
Как бы письма мнимого горизонта,
Чтобы в слепо шарящем ночью взоре
Не терялся мир, обреталось море.
2. Caucade
Елене Ушаковой
Под нами — тральщика утюг
Разглаживает влажную прохладу…
А мы в жару — о этот юг! —
Плетемся в горку два часа уж кряду —
Там русский захоронен прах
Того, кто слышал чутче всех, возможно,
Дыханье, паузы в стихах, —
И выносил сужденье осторожно.
Дошли, и что ж? — ворота на замке.
Оптимистично для погоста.
И поступил с ромашками в руке
Я очень просто —
Просунул их в ограду. Те цветы,
Решил, когда мы
Поворотились к морю с высоты, —
От слышащей Вас лучше многих дамы.
Вакации
Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2014
I
Завтрак начинается ab ovo.
Масло, хлеб. На выдержанный сыр
Колизея — зренья бокового
Не хватает, как вообще на мир.
Ближний ад провидеть много проще,
Промотав ускоренно в мозгу…
То ли дело в палатинской роще
Сесть на травке, как на берегу.
Время, всех берущее измором,
Словно море, ходит ходуном.
Лишь людьми и движим этот Форум.
Синева, увы, объята сном.
Полнится орхестра новым хором.
Полюбуйся непрозрачным дном.
II
Пенится синева.
Римские божества,
Вас извлекли оттуда,
Не обмирщив едва.
Копии ваши здесь
Копятся и поднесь.
Подлинники — вернулись
В лоно, белую взвесь.
Вас, как овец, не стричь.
Мы вот и вправду дичь.
Если кто освежеван —
Цирки, церкви: кирпич.
Как в стоп-кадр ни глазей,
Что для нас Колизей —
Ваши воспоминанья.
Термы, иной музей.
Стебли пиний одни
Тянутся к вам, сродни.
Пенятся точно так же.
Как в досмертные дни.
III. Сперлонга
Каменное облако, ей-ей:
Синевою выдолбленный в белом
Лабиринт целительных теней —
Нет прохлады уже в мире целом.
В сахарную голову войти
Дважды удалось: пешком и deus
Ex машина. Третьего пути
Не дано, и больше не надеюсь.
Одолей — увидишь с высоты
Лучший вид на море, нет заветней!
Столики в раю полупусты.
Хлеб и рыба — пользуйся обедней.
Счастье — там! Едва ли до него
Доберешься в нашем-то кошмаре…
И, попомнив князя одного,
Frutti закажи себе di mare.
IV
Тучи над морем в ряд —
Парусная Гаэта!
Яркий ночной парад
Беспроводного света.
Вспыхивает вольфрам
Молниевой спирали,
Громом грозя горам
И озаряя дали.
Видишь волну насквозь,
Глыбу воды, мгновенье
Бывшую с глубью врозь,
Мнимое теша рвенье.
Словно Медузы лик
В мокром щите Персея
Окаменел на миг,
Тщетный свой щебень сея.
То-то оно мертво
— сдвинься, еще раз брызни! —
Сущности вещество,
Вырванное из жизни.
Схлопнется темнота.
Но подожди удара —
Выйдет дождю верста
Всполохами пожара.
Палубный твой балкон
Пагубу любит эту,
Ставящую на кон
Благостную Гаэту.
Так осуши до дна
Граппу, совпав с разрядом.
Словно волна — сполна:
Море вокруг — не рядом.
V
Как черепаха и Ахилл —
Неисчерпаемая тяга,
Игра довифлеемских сил:
За горизонт не сделать шага.
Но в человеческом роду
Не без Нимрода год от года…
Нагая, наглая свобода
В экзальтированном бреду.
Мне видится иной предел
— понятный всякому приделу, —
Вдоль нефа темных наших дел
К поникшему влекущий Телу,
Вечноживущему, пока
Под сердцем полыхает рана…
И только водопад органа
Остуду ей дает слегка.
VI. Serapeum
…nec ut soles dabis iocos.
Hadrianus
Оливковое масло водоема.
Зеркальный карп ленивую волну
Перевернет — и Время снова дома!
А что на дне… кто ж тянется ко дну?
Любимое, увиденное въяве,
Живейших наслаждений череда —
Сейчас и здесь. И разве мы не вправе
Перекусить и выпить у пруда?
Останутся ведь только крокодилы
С железной арматурою внутри —
Улыбчивы, слезоточиво-милы.
Смотри, касайся, пробуй — все твое!
Но в чьем-то юном будущем умри —
Как торжество мечты и крах ее.
VII. <Эпитафия>
В начале — пластилин, а глины назаретской
Дождись в конце. Затем — лишь мрамор ледяной
Да черепки скорлуп разбитых — римской, грецкой…
На гравий посмотри — вот это было мной.
Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2013
Пески
Под балконом, в корзинах сиреней —
Ни зеленых клубков, ни лиловых.
Зренье новой весною смиренней,
Не резвится в силках-птицеловах.
Только сердце — прикажешь ему ли —
Помнит прежние весны напрасней.
Разве всех в этот раз обманули?
Даже юность?.. Расстаться пора с ней.
Не обвыкнуть — и ждать нету мочи.
Ничего, заштрихуют раскраску
Разноцветными грозами к маю.
Что ж пытать-то так, белые ночи?
Очи черные — прорези в маску…
Как надеть ее — не понимаю.
Братина
За здравие твое.
Ломоносов
1
Довожу, выпивая,
Злую душу до слез:
Невозможно живая —
До припухлых желез.
Опыт страшен и старящ.
Водку пью, что Аи,
Боратынский, товарищ,
Помня строчки твои.
За здоровье не многих.
Но, ревниво любя,
Все равно не сберег их.
Каждый пьет про себя.
2
Перстенек отдаваем.
Кто сказал — никому?
Раз Ник. Т–о узнаваем,
Значит Анненскому.
Догадались заране?
Что ж, листайте смелей
Либеллулу, зыряне,
Что томов тяжелей.
Аониды над нами.
Выше лет и обид.
Пью за Лазарей в яме:
Каждый, помнишь, забыт.
3
За военные звезды.
Леденеет латынь.
За стихи, что серьезны.
Вроде Блока. Аминь.
На шестнадцатой стопке
Трехсотлетних бумаг
Медлит жизнь при растопке…
Стоп! — сказал Пастернак.
В мировые Мережи
Так и лезет малек.
Отделить бы построже
Молоко от молок.
4
Потому и содвинем
Мы бокалы, друзья,
Что лишь в будущем сгинем,
Ибо в прошлом — нельзя.
Даже если в печати
И не будет стихов.
Вот и spiritus, кстати.
Поддержи, кто готов.
Словно свет на Фаворе —
Эта радость навзрыд.
И в порожней амфоре
Ваше пламя горит.
Sposaliziodel Mare
Обрученный мостами канал,
Полукружия скоб-истуканов.
Все искал, даже если б узнал,
Чем продолжится сущее, канув.
Торжество отражения, вот! —
Над могильной плитою базальта
Добытийной нейтральности вод,
Где гнильца под жемчужным Риальто.
И проблема, глядишь, решена.
Дожи знали. Одной из догадок
С догарессой своей поделись.
Ведь дуга под тобой — та же высь.
Дух таков: ни обиден, ни сладок.
Он для мужа и вправду — Жена.
Ши-цзы, или Китайская грамота
Китайский садик на Литейном,
Где мы, уроды всех мастей,
Как в заведении питейном,
Демократичны для гостей.
Тут прикурить не раз давали…
Но шар из пасти странных львов
Вы, детки, вырвете едва ли —
То их язык, и он вам нов.
Пусть каменеет за клыками,
Обкатан мастера сверлом
И канувшими в ночь веками…
Тогда идите напролом:
Нет старших-младших, дальних-ближних,
Все прах и суета сует!
Любуйтесь после на булыжник.
На окончательный ответ.
* * *
Не лавр — наверное, лопух.
И не растет, и сор повсюду.
Меня не будет — прах и пух.
Страшнее то, что я не буду.
Мне жаль пока, что не бывало
Грез радости и слез обид,
Что пережито даже Жало…
Перестрадает, отболит.
Пока, пока… Не принося
Ни стойкости, ни веры, мука
— назло себе же — в этом вся.
И Слова не было? — ни звука.
Но я… Да никому, поверьте,
Ни мне, ни вам, не нужно я.
Блеснет — на краешке от смерти.
Следя, как сходятся края.
* * *
Без (кто же знал-то?) зонтика дойдя
До бьющих снизу струй Водоканала,
Залюбовался пеленой дождя —
Она фонтан едва не доконала.
Одна стихия! Но стеклянных струн
Невольной арфы ей, равновеликой,
Не обороть, не завернуть в бурун —
Ни лаской, ни забористостью дикой.
Бывает помутненье: даль и близь
Смешаются в сознанье угнетенном.
Борьба, братанье? Бред, который дан?
И на мгновенье кажется — слились.
Не в каждой силе тяжба ли: за что нам…
А человечен (вечен дождь) — фонтан.
Нижне-Исетское
…на безымянном кладбище свердловском.
Б. Р.
Всем готическим строем сосновым
Прямо в небо направлен погост,
Приникая корнями к основам,
Но стремясь простереться до звезд.
Тлеет меньшее в большем, не правда ль…
Только где ж обнимавшую весь
Дальный мир, а не дольную падаль,
Нам психею сыскать? Разве здесь?
Оттого мы беспомощно робки —
Вне контекста, в щемящей тщете
Черепной глинобитной коробки,
Что не знает о всей полноте…
Содержание, взятое в скобки,
Как на той запотевшей плите.
Римские цифры
Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2012
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Александр Леонтьев
Римские цифры
I. Форум
С дунайских ли, поволжских берегов…
Уральских, невских — разве нет возврата?
Так вот же царство пастбищ и торгов,
Речей, кровопролитья и разврата.
А Колизея главное окно
Распахнуто туда, где высь пустая.
Но облака напомнили… Одно
Становится другим, в него врастая.
Все времена, дошедшие до нас
— как бы стихи, бегущие от прозы, —
Явились разом, словно явный сон.
И я не то. Но здесь я и сейчас.
Метафоры и есть метаморфозы,
Что доказал в поэме ты, Назон.
II. Террачина
Словно волны, сменяются быстро
Облака — и легко, на бегу
С умбры сосен, скалистого бистра
Золотую срывают фольгу.
Побережье — то чайка, то галька.
Загляденье, галденье ребят,
Мокрый скрежет песчаного талька…
Разве сердце они теребят?
Светотени, их сизые снасти —
Не ловцы человеков, а так…
Улеглись бы вы, страсти-мордасти,
На песок, превратились в пустяк.
Никогда! И не надо причины,
Хватит следствия, просто суда
Над собой — и в раю Террачины,
Беспокойном, как эта вода.
III. “Arrivederci, Roma…”
Живешь, как в загробной тиши, —
Души не окликнет прохожий.
Хотя, соловей, не греши,
Ты сам-то такой же, похожий.
Вот Рим, анонимность почти,
Понятливость жизни-руины.
Хождением камни почти —
Искусственные травертины.
Колонны, фонтаны, дома,
Парящие в диком индиго, —
История словно сама
Холмилась для этого мига.
Случайный ты гость? — Но зачем
Глазами связались навеки
Разрушенный дивный Эдем
И память о нем в человеке?
А это AMOЯ в окне
Блеснет еще розой Азора —
В автобусе, данное мне
Сердечной утехой для взора.
Я сам римотворец теперь.
Терплю, мiротворец, удачу
И граппу тяну без потерь,
Плачу — ибо ею же плачу.
IV. Специя
Когда незнакомец в далекой стране
Начнет демонстрировать снимки родне —
Глазами скользнет по тебе и по мне.
Статисты, стоящие чуть в стороне.
Мы тоже, вернувшись в родные осины,
Увидим где лица чужие, где спины.
Вот Специя, горы ее и низины,
А в них специально растут апельсины.
И каждый с собой увезет натюрморт
Из жизней незнаемых, порт или форт,
Пейзаж с манекеном, дождливый офорт.
Раскрасит, пустым баснословием горд.
Не в центре ли мира сошлись, у фонтана,
Все те, кого гнали сюда трамонтана,
Бастующий транспорт, галдящий вокзал…
Однако никто никого не узнал.
V. Генуя. Старый город
В Старом городе здесь, на закате
Европейском, в чернеющей дымке,
Мавритански пришедшейся кстати,
Начинают блуждать невидимки.
Оживают, белея, одежды
С пересудом своим говорливым.
Пилигримы, оставьте надежды —
Полумесяц завис над заливом.
Все закрыто — и нет уже давки.
Но становятся улицы уже.
Отворяются новые лавки —
Там дешевле, хотя и похуже.
Африканцы, китайцы, индусы
Пробуждают кварталы от спячки.
Прогуляйтесь-ка, если не трусы,
Пряча глубже, однако, заначки.
Европейская ночь распахнула
Воздух призракам — бродят повсюду.
Наважденье Сеула, аула…
Как не множиться этому люду?
Навсегда ли алмазы? — едва ли.
Бижутерия — жуткое дело!
Вот и Геную завоевали.
Только море волной и задело.
VI. Бергамо
Что безлюдной тишины безвольней…
Только колокольня с колокольней
Чокаются в чуткой синеве.
Ярус верхний звуки рушит прямо
В нижний ряд органного Бергамо —
Да кишат каштанами в траве!
В городе огромном на пьяццетте
Камнем стали песни Доницетти,
Но из глыбы лобной не извлечь
Музыку Ваятелю соборов,
Торжищ, вавилонских разговоров
Утрами, утратившими речь.
Лангобарды, римляне, этруски…
Каково им не внимать по-русски
Двум туристам, слушающим звон.
Хлынул шум, протянута рука мне —
Мы ведь во плоти еще, не в камне.
И шагнуть в толпу, что выйти вон.
VII. Радуга над лагуной
Радужку отмуча,
Радугу в себя вбирает туча.
Дождевой надой,
Словно радость бедой,
Отторгнут в нее водой.
Не течет из крана —
Стала стеклом на Мурано.
Пропадает страх,
Прокураций прожженных прах
Смешан с кварцем на островах.
Облекается сферой,
Как монастыри верой.
А ты на террасе стой,
С этой ли стороны, с той,
Любуйся ею, пустой.
Дрогнет балкона дверь:
Видимости не верь.
Зеркало наизнанку —
Как узреть изнутри мамку
Или грядущую ямку.
А всего-то отражена
Комната, выходящая из окна,
Волны Бренты из черепицы,
Солнце, сделанное из пиццы,
Кампанил буранские спицы.
О них лопаются шары,
Летящие с Пьяццы, от детворы:
Наталкиваются на штыри
Мыльные радужные пузыри —
С детским дыханьем внутри.
VIII. Верона
Увы, я не из первых бегунов.
На всех сукна январского не хватит же? —
С неровных веронезских берегов
Отрезами развернутого к Адидже.
Венозным варикозом старика,
Копя в извивах сизых электричество,
Резвея, в ГЭС врезается река,
Наркозом в Скалигерово владычество.
Так в беге время молодеет тут.
Вот бронзовый Шекспир, балкон Джульетты ли…
Не в дом Да Порто толпы притекут —
В Виченце умер, и когда бы ведали.
Зачем бежать? Ток самого стиха
Веками полон, хватит на грядущее.
Купил кофейник — вроде петуха —
Уже в Виченце. Да и все бреду еще.
IX. Монтероссо
На вершину подняться Аврору,
В монастырь капуцинов зайти…
Надо ль выше карабкаться в гору? —
Только нету иного пути.
Тяжело два потеющих тела
Забирались на пик, на плато…
Вот акме, заповедник предела
На кремнистой границе с Ничто.
Ниши кладбища. Склепы, надгробья.
Лишь в двадцатом столетье сюда
Стали втаскивать урны — подобья
Непосильного в прошлом труда.
Крутизну оценили подъема,
Отдышались в теньке, на ветру.
Каково же до Божьего Дома
Подымать домовины в жару…
Запечатаны мертвые соты,
Ибо, срезаны, вянут цветы…
Крестный путь на такие высоты
Неземной ли алкал красоты?
Прочь отсюда! Но лучше запомни:
Со скалою упрочили связь
Лики ангелов каменоломни,
Словно в лоно ее возвратясь.
С очевидным ничтожеством споря,
Обрывается небо у ног.
Это уровень горя — не моря.
Даже мраморный Сын, одинок,
Отвернулся от йодистой сини,
Обращен на другую гряду…
Неужели лазурь, что в низине,
С верхоглядной не в том же ряду?
Скоро сонной часовни сиеста
Вновь прервется живой чередой.
Разве труднодоступное место —
С близлежащей-то нашей бедой?
Что с того, что зароют высоко,
Как бы вывернув страшное дно…
Зуб неймет, ибо емлет лишь око.
На Спасителя обращено.
Александр Юрьевич Леонтьев (род. в 1970 г. в Ленинграде). Долгое время жил в Волгограде, Прокопьевске, р / п Чернышково, Москве, Великом Новгороде, г. Железнодорожном. В настоящее время живёт в С.-Петербурге.
Автор книг стихов "Времена года" (1993), "Цикада" (1996), "Сад бабочек" (1998), "Зрение" (1999), "Окраина" (2006) и "Заговор" (2006). Переводил В. Вордсворта, А. Рембо, Р.-М. Рильке и др. Лауреат премии журнала "Звезда" за 2003 г.